Завидный жених - Джеки Д`Алессандро

Филипп тоже поднялся и взял ее за плечи:

– Мередит, я...

Она заставила его замолчать, прижав пальцы к его губам.

– Не говорите ничего больше, – сказала она, стараясь казаться спокойной.

Непонимание и обида промелькнули в глазах Филиппа.

– Почему?

«Потому что я знаю, что вы не удовлетворитесь простым «нет». Вы потребуете объяснений, а в таком состоянии я не могу их придумать. И не могу сказать вам правду. И еще потому, что я уже знаю, чем кончаются разговоры с вами, и боюсь этого».

– Потому... Потому что я сейчас не готова ничего слушать. Мне надо подумать, а в вашем присутствии это невозможно. Вы... вы меня отвлекаете.

Его лицо немного смягчилось.

? Вы меня тоже. Поэтому я и хочу...

– Нет! – Мередит уже почти кричала, но не хотела ни оскорбить, ни обидеть его. – Пожалуйста, Филипп! Пожалуйста, не говорите ничего больше. Не сейчас.

Она с трудом выдерживала его пристальный, недоумевающий взгляд.

– Вы знаете, о чем я хочу просить вас, Мередит.

Она не решилась притвориться, что не понимает, из опасения, что он произнесет это вслух:

– Да. Но не здесь. Не сейчас. Я... Мне надо подумать. Он молча и испытующе смотрел на нее еще несколько секунд.

– Хорошо. Но мы еще вернемся к этому, Мередит.

– Только не сейчас, – кивнула она. «Только после того, как я соберусь с мыслями и приготовлюсь к защите».

– Я скажу, чтобы подавали экипаж, и вернусь за вами. Он вышел из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь.

Оставшись одна, Мередит зарылась лицом в ладони. Господи, ну что же она наделала?

Альберт отодвинул тяжелую занавеску из голубого бархата и выглянул в окно гостиной. Ночь была безлунной и совершенно черной, и он увидел в стекле лишь отражение своего невеселого лица. Часы на камине пробили полночь. Скоро мисс Мэри должна вернуться со своего шикарного обеда. Интересно, выберет ли лорд Грейборн невесту среди этих приглашенных светских девиц? Или станет действовать так, как подсказывает ему сердце?

Вспомнив про сердце, Альберт тут же подумал про Шарлотту. Он закрыл глаза и прижался лбом к холодному стеклу. Она уже давно поднялась наверх, чтобы уложить Хоуп, и больше не спускалась. Наверное, тоже легла спать.

Непокорное воображение тут же нарисовало ему Шарлотту, лежащую в постели: светлые волосы разметались по подушке, огонь камина отбрасывает золотистый отблеск на кожу... Скрипнув зубами, он попытался прогнать соблазнительный образ, но безуспешно. Протягивая к нему руки, она шептала: «Альберт...». Он застонал от несбыточности своего желания и от собственного бессилия.

– Альберт... что с тобой?

Молодой человек вздрогнул и открыл глаза. В окне он увидел отражение Шарлотты, появившейся в дверном проеме.

Кровь бросилась ему в лицо. Сдерживая проклятия, он попытался усилием воли справиться с возбуждением, которое нельзя было скрыть, но это ему не удалось. Как назло, дльберт оставил свой сюртук и жилет в спальне, и ему нечем было даже прикрыться.

– Все в порядке, – сказал он напряженным, охрипшим голосом.

Он наблюдал за ее отражением в стекле, видел, что она замерла в нерешительности, и всей душой надеялся, что она повернется и уйдет. Вместо этого Шарлотта нахмурилась и медленно приблизилась к нему.

– Не похоже, что все в порядке. Я слышала, как ты застонал. У тебя что-то болит?

– Нет, – почти выкрикнул он. Сердце билось все сильнее с каждым ее шагом. Шарлотта остановилась совсем близко от него. Он почувствовал тонкий цветочный аромат и стиснул зубы. Хотя Шарлотта и ушла к себе несколько часов назад, на ней все еще было то же серое платье, в котором она ходила днем. Слава Богу! Если бы она вышла в ночной рубашке...

Проклятие! Нельзя думать об этом! Альберт поспешно отвернулся, чтобы не смотреть на отражение ее лица в окне, но это не помогло. Даже не глядя на Шарлотту, он видел ее прелестный профиль, полные губы и мягкие волосы, ее женственное тело. Он надеялся, что, если не станет обращать на нее внимания, она уйдет. Уйдет, не успев заметить, как действует на него ее присутствие.

– Я спустилась, чтобы выпить чашку чая. Ты будешь?

– Нет! – Ответ прозвучал резче, чем Альберт хотел, и он заметил тень растерянности и обиды налице Шарлотты. Черт возьми, что он делает? Надо уходить от нее. Как можно быстрее. Он резко повернулся и, как это нередко с ним случалось, споткнулся о собственную проклятую ногу. Если бы Шарлотта его не поддержала, он упал бы лицом на пол.

Выпрямившись, Альберт обнаружил, что стоит совсем близко к ней и что она крепко держит его за плечи. Досада на свою неловкость испарилась, когда он заглянул в серые глаза Шарлотты, находившиеся всего в нескольких дюймах от его лица.

Шарлотта смотрела на него с выражением, которого он не мог понять. Ее ладони жгли ему плечи через тонкую ткань рубашки. Она была так близко. От нее так хорошо пахло. Он так сильно любил ее. И – Господи помилуй! – так невыносимо хотел...

Альберт хотел отступить. Он действительно собирался это сделать, но жажда, сжигавшая его, оказалась сильнее. Дрожащей рукой он прикоснулся к бледной щеке Шарлотты, другой обхватил ее за талию и притянул к себе. С остановившимся сердцем он наклонился и прикоснулся к ее губам, вложив в поцелуй всю свою тайную нежность и любовь. Блаженство продолжалось несколько секунд. До тех пор пока Альберт не осознал, что девушка не отвечает ему. Он выпрямился и испуганно взглянул на нее.

Шарлотта, казалось, окаменела. В ее лице не осталось ни кровинки, а в глазах плескался испуг. Ничего кроме испуга. Ни тепла, ни желания, ни нежности. Альберт отнял от нее руки. Теперь она смотрела на него с новым выражением.

Жалость!

Господи! Что угодно, только не жалость! Гнев. Ненависть. Отвращение. Только не жалость к калеке-девственнику, который повел себя как последний дурак. И одним неосторожным поступком испортил все, что связывало их все эти годы. Как мог он совершить такую невероятную глупость?

– Я... я... Прости меня, Шарлотта.

Она стояла, стиснув руки, и продолжала молча смотреть на него глазами, полными изумления и жалости. Альберту казалось, что этот взгляд как нож вонзается в его сердце. Он повернулся и выбежал из комнаты так быстро, как позволяла искалеченная нога, заскочил в свою комнату, сел на кровать и обхватил голову руками.

Господи, еще никогда в жизни ему не было так больно, было хуже, чем побои Таггерта. Хуже, чем боль от сломанной ноги. Он тогда подумал, что, наверное, нельзя чувствовать себя более униженным и несчастным, но оказалось, это еще не предел. Горячие слезы обожгли его щеки, и все тело содрогнулось от рыданий. Какой стыд! Он не позволял себе подобной слабости с тех пор, как ему исполнилось пять лет! Но на этот раз Альберт плакал не от боли. Он оплакивал свою потерю.